Время умирать. Рязань, год 1237 [СИ] - Николай Александрович Баранов

для него привычен — знает все приемы. Чуть поотстав от их тройки, по прибрежной полосе неслись его оставшиеся в живых воины, то и дело поворачивающиеся назад, чтобы послать в преследователей очередную стрелу. Вроде бы среди них и Дарко. Жив парень! Молодец! Но вот княжич… Сердце Ратьши сжалось. И этого не уберег! Да что же это за проклятье висит над ним! Дорогие ему люди, надеющиеся на его защиту, гибнут. Андрей, конечно не больно-то на эту защиту надеялся — лез на рожон. Да и не умер еще! Жив! Может не так и страшна рана — сам же поехал, не упал.

Вот и просека в кустарнике. Добрались. Княжича с меченошей не видно — должно, ушли уже через нее. Вот только… Только не получится быстро проехать через просеку — частокол острых пеньков не даст. Идти коням придется шагом, выбирая место, куда поставить копыто. Татары догонят, побьют стелами почти в упор. Им для того и заезжать на просеку не надо будет.

Все это сообразил и Дарко.

— Уходи, боярин! — крикнул он, разворачивая коня навстречу преследователям. — Уходи! Мы их подержим чуток!

Вместе со своим сотником повернули коней и оставшиеся в живых воины. Ратислав не колебался — погнал Буяна в просеку, понимал, не сделай он этого, жертва Дарко будет напрасной. Буян пробирался через заросли. Следом осторожно ступали кони Первуши и Гунчака. А в горле у Ратислава разбухал колючий ком, который невозможно было проглотить.

Они догнали рязанских беглецов уже в лесу верстах в трех от берега. Татары преследовать не стали. Почему? Кто знает… Побоялись лесной дебри, которую степняки всегда недолюбливали? Может быть… Да и чего им гнаться за жалкой кучкой беглецов, с которых и взять-то нечего, когда совсем рядом уже почти взятый на копье богатейший город, где можно набрать добычи, потешиться с захваченными русскими красавицами, порадовать душу убийством?

Проводники довели их до убежища уже к полудню. Землянки оказались заброшенными — давно их не подновляли, надобности не было. Ну да народу много — жилье быстро привели в порядок. Кто-то из городской знати взял на себя все хозяйственные хлопоты. Уцелевший Прозор вернулся со своими воинами — замести следы прошедшего множества людей. А Ратьша с Первушей и деревенской ведуньей занялись раной княжича Андрея. Рана была плохая — татарская стрела перебила правую ключицу, пробила грудь, задев легкое (как сказала ведунья) и застряла в правой лопатке. Жало ее приподняло бугорком кожу на спине.

— Резать надо, — пробурчала старуха, осмотрев раненого. — По-другому наконечник не вытащить.

Вытаскивали стрелу вечером — медлить было нельзя. Княжича держали четверо здоровенных мужиков. Ведунья дала ему испить какого-то настоя для облегчения боли, но, когда она, сделав надрез на коже, начала ковыряться в лопаточной кости, Андрей страшно закричал и попытался вырваться из цепких рук. Не дали. Старуха обнажила наконечник, срезала его с древка после чего вытащила стрелу из груди. К этому времени раненый потерял сознание. Из ран на груди и спине обильно текла кровь. Ведунья посыпала их порошком из каких-то истолченных кореньев, зажала чистым полотном и стала что-то шептать. Вскоре кровь унялась. Старуха наложила повязку, выпрямилась, сказала:

— Плохая рана. Вряд ли выживет парень.

Ратислав с трудом сдержался, чтобы не ударить ее. Он завел руки за спину, до боли сцепил пальцы, сказал почти спокойно:

— Будешь дневать и ночевать с княжичем. Его смерть будет твоей смертью.

Ведунья глянула на него неожиданно молодыми глазами, усмехнулась краем рта. Ответила.

— Моя смерть не в твоей власти, боярин. Так же, как и жизнь этого мальчишки не в моей власти — она кивнула на лежащего в беспамятстве Андрея. — На все воля богов.

— И все же… — с угрозой повторил Ратьша.

Старуха пожала плечами, мол, сделаю, что могу.

Смерть все же оказалась сильнее жизни. Или и впрямь проклятие довлело над Ратиславом… Княжич умер ровно через седьмицу. От горячки. Почти все это время Ратьша провел у его ложа, помогая ведунье ухаживать за раненым. Когда Андрей испустил последний вздох, осунувшийся, бледный Ратислав вышел из землянки, подхватил пригоршню снега, растер лицо, приходя в себя. Огляделся. Вокруг землянки собралась толпа народа. Люди с надеждой смотрели на боярина. Тот покачал головой, махнул рукой и побрел в сторону близких деревьев. Его догнал Первуша. Заботливо накинул на плечи полушубок. Тот остановился, посмотрел на своего меченошу невидящим взглядом, прошептал:

— Почему?

Потом уже громче:

— Почему так, Первуша?

И уже закричал, подняв лицо к небу:

— Почему!!!

Эпилог

Всю ту седьмицу, которую Ратислав провел у смертного ложа княжича Андрея, в лесной схрон, в котором спасались беглецы не приходило ни каких вестей из внешнего мира. Прозор, взявший на себя начало над воинами, пока воевода занимался княжичем, запретил кому-либо покидать тайное место, чтобы не навести на него татар. Через неделю до убежища добралось двое беженцев, чудом спасшихся из погибшей Рязани. Они и рассказали, чем закончилась осада.

Штурм Среднего города начался утром после той ночи в которую из Рязани вырвались беженцы. Защитники продержались на стенах только до полудня — мало осталось тех, кто был способен держать оружие. Озверевшие враги прорвались за стены и устроили побоище. Во время него погиб Великий князь Юрий Ингваревич вместе со своими ближниками. Говорят, князь сражался до последнего.

Обезумевшие от ужаса люди: бабы, дети, старики кинулись в Кром — крепость последней надежды. Места за стенами было совсем мало — большую часть свободного пространства в Кроме занимали склады для припаса. Народ заполнил всю внутренность крепости, едва могли присесть, не мешая друг другу.

Начало над обороной принял последний из оставшихся в живых князей — Кир Михайлович Пронский. Положение осажденных оказалось поистине отчаянным — страшная скученность, почти полное отсутствие мужчин, способных держать оружие…

Но татары не торопились с последним натиском. Видно, тоже выдохлись. Опять же, подтащить пороки на удобное для разрушения стен расстояние, оказалось не просто: с одной из трех сторон крепость защищал Окский откос, со второй широкий овраг, с третьей Межградие. Стены и три башни Крома были мощны и высоки…

Татары предложили осажденным сдаться. И Кир Михайлович согласился. На что надеялся пронский князь? Кто знает. Может, просто иссяк в нем боевой дух? А, может, надеялся, что, все же, пощадят татары безвинных женщин и детей? Зря надеялся. Татары, как только открылись ворота, накинулись на рязанцев, как волки на стадо овец. И уж распотешились!

Потеха эта продолжалась три дня. После нее не осталось никого живого, только истерзанные тела